Облицованная снаружи мокрой галькой, башня вышла на славу.
— За воротами лабиринт сделаем…
— А ров кто копать будет?
— Зачем? В Тиринфе рва нет, и ничего…
— Тиринф на холме стоит, — втолковывал стратег Кефал. — А ваша крепость — где? На ровном месте! Враги со всех сторон подступят…
— Правда, со рвом лучше…
— И воды, воды туда!
Под руководством Кефала Деионида, прославленного зодчего, крепость росла к небесам. Тиринф и Микены тихо давились от зависти. К счастью, мальчишкам надоело. А то б выше Олимпа возвели! Боги, знаете ли, ревнивы…
— Играем в войну?
— В Персея и Медузу!
— Я — Медуза!
— Ну вот, опередил…
— Я тоже хотел…
Странное дело, удивился Амфитрион. Никогда раньше не случалось столько желающих быть Медузой. Во-первых, чудовище. Во-вторых, как ни крути — баба. И оружия ей не положено, кроме взгляда.
— Я — Персей! — крикнул Гий.
— Зеркальце у кого-нибудь есть?
Зеркальца не нашлось. У Гия был «глаз Гелиоса»: кругляш из полированной бронзы, на кожаном ремешке. Отбежав к кустам, Гий выломал себе хворостину — «меч».
— На вылет?
— Ага!
Пухлый, похожий на девочку малыш из Навплии, первым урвавший роль Медузы, вплел себе в волосы пучки водорослей — вместо змей. Скорчил жуткую рожу:
— Давай!
Гий повернулся к нему спиной, поймал «Медузу» в «зеркало». Взмахнул для пробы хворостиной-мечом.
— Пришла твоя смерть, Горгона!
Оба закружили по берегу, взрывая песок босыми пятками.
— Взгляни на меня, Персей! — завывал навплиец.
— Не дождешься!
— Смотри на меня!
— Умри, чудовище!
Свистнул меч, рассекая воздух. Персей норовил подобраться на расстояние удара, но ловкая Медуза уворачивалась, отступая. Улучив момент, навплиец кувыркнулся, исчез из зеркальца — и вскочил на ноги перед Персеем. Отвернуться герой не успел.
— Окаменел!
— Кто следующий?
— Я! Я — Персей!
Кроме Амфитриона, желающих не нашлось.
— Взгляни на меня, Персей! — взвыло чудовище.
Амфитрион не ответил. Он видел в кругляше — в зеркале! в чудесном щите! — оскаленный лик Медузы. С шипением вздымались и опадали волосы-змеи. Мелькали скрюченные пальцы с когтями-серпами. Слепили взор золотые перья крыльев. Меч полоснул горячий воздух — мимо! Главное — не выпустить врага из зеркала. Иначе возникнет перед тобой, взгляды сойдутся — и станешь камнем на веки вечные. Или вцепится в шею медью когтей, разорвет глотку… Отражение метнулось в сторону и исчезло. Амфитрион повел зеркалом; под ногами хлюпнула волна, зашуршала мелкой галькой. Мальчик и не заметил, как оказался по колено в воде.
Вода…
Он глянул вниз. Ему повезло. Одна волна уже откатилась, утратив силу, а следующая еще не достигла берега. В водной глади ясно отразилась Медуза, крадущаяся к жертве. Торжествуя, взвизгнул меч. Амфитрион рубанул не оглядываясь, наотмашь, через плечо — сверху вниз. И еще раз — снизу вверх, чтоб наверняка.
— Победа!
Где ты, следующая Медуза? Герой убьет и тебя!
Навплиец понурился, честно признавая поражение. На груди его розовел тонкий след от хворостины. Ну, и где же восторженный народ? Кто первым восславит Персея Горгофона? Народ, к изумлению мальчика, безмолвствовал. Народ воротил носы. Дружное сопение было единственной песней в честь сына Златого Дождя.
— Опять Персей победил… — протянул кто-то.
— Жалко. Вот если б Медуза его…
— Угу. Надоело…
Вот, значит, как. Ладно. Амфитрион выбрался на берег и пошел прочь, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать.
6
Не иначе, Эрида, богиня раздора, толкнула его под руку. Сбивая ноги на камнях, острых и скользких, он спустился к морю по южной стороне мыса — там, знал мальчик, пряталась укромная бухточка. Пляж здесь был — двоим тесно. Всюду громоздились валуны, лоснясь мокрыми боками. Закон гостеприимства валуны презирали. Играть в бухте никто не хотел, зато любой желающий мог всласть позлобиться на судьбу в гордом одиночестве.
С одиночеством не вышло. Эрида властной рукой вела жертву к цели — от малого раздора к великому. Едва Амфитрион взобрался на обломок скалы, густо поросший водорослями, как в волнах мелькнула чья-то голова. Оглядевшись, мальчик приметил женский пеплос, ждущий хозяйку на гальке. Уйти? Получится, что он бежит. И остаться стыдно — решат, что подглядывает; и удрать — неловко…
— Ах ты бесстыдник!
Хохоча во всю глотку, из воды на берег выходила наяда — любимая сестра Анаксо. Плясали тяжелые груди с темно-коричневыми сосками. Плясали бедра, равно способные к любви и рождению детей. Смуглые плечи, налитой живот, треугольник кучерявых волос в паху, похожий на гроздь черного винограда — танец завораживал. Амфитрион смотрел на Анаксо во все глаза, и Зевс Сокрушитель не заставил бы мальчика отвернуться. Он знал, что делает бык с телкой, и баран с овцой, и молодой стражник с рабыней, дождавшейся милого на закате. Будь Анаксо прозорливей, она бы заприметила во взгляде брата не похоть — опасность. Но женщина смеялась, ослепнув для подозрений.
— Ты ошибся, дурачок! — она и не думала закрываться. — Я ж сказала: племянницы! У нас в роду не вожделеют к сестрам…
Анаксо стала вытираться накидкой, лежавшей под пеплосом.
— Знаешь, я от них сбежала. Надоели! Малая с бабушкой, а я раз — и к морю. Хоть миг, да мой! Толкутся вокруг, советами замучили…
Она обернулась через плечо — и вздрогнула. Брат продолжал глазеть на нее, не меняя позы. Анаксо пробил озноб, словно она пересидела в воде. Внучке Персея почудилось, что на нее смотрит дед, суровый и беспощадный.
— Ты что? Солнцем напекло?!
— У тебя, — мальчик постучал себя по груди. — У тебя…
— Сиськи у меня! Ты, я смотрю, ранний…
— Ты… я же вижу…
Анаксо судорожно завернулась в пеплос. Поздно — Амфитрион ясно видел украшение, болтавшееся на шее у сестры. Всегда тщательно скрытая одеждой, сегодня безделушка открылась невольному свидетелю. Серебряная цепочка, и на ней, свесившись между грудями — мелкий, с мизинец — тирс Косматого, похожий на фаллос. Блестящий стволик, шишка-венец; плющ и лоза, будто волосы…
Серебро и чернь, и зеленый хризопраз.
— Как ты можешь? Это же…
Он искал слово и нашел:
— Предательство!
Сестра выпрямилась. Отступать было поздно, лгать — бессмысленно, и Анаксо ринулась в бой. Пеплос, не заколотый пряжкой, упал на гальку. Нагая, как на ложе любви, женщина взмахнула руками, и мальчик испугался, что сестра кинется на него.
— Предательство? Кого я предала?!
— Дедушку!
— Ах ты засранец! Еще один на мою голову! Рехнулись вы тут с вашим дедушкой…
— С нашим дедушкой!
— Где он будет, наш дедушка, когда Дионис сведет меня с ума? Когда я разорву свое дитя? Дедушка… Он будет рыскать по горам, убивая других вакханок! А я повешусь на поясе от горя…
— Нельзя так называть Косматого! Он не бог!
— Дионис! Ди-о-нис! Эвоэ, Вакх! Понял, щенок?
— Ты…
— Дедова война у всех в печенках сидит! Микены против Персея! И мой муж — тоже! Он просто боится отца, вот и молчит. Все боятся нашего великого, нашего кровожадного деда! Боятся и молчат по углам. А ты иди, доноси! Пусть дед меня убьет, и дочку мою убьет, и всех нас…
— Я…
— Что — ты? Ударишь меня? Вырвешь мне язык?!
— Я все расскажу дедушке!
Вне себя от гнева, мальчик швырнул в отступницу камнем — и промахнулся. Лучше бы, наверное, он попал. Анаксо как обухом ударили. Женщина упала на колени, закрыла лицо руками — и разразилась рыданиями.
— Ты такой же, — доносилось сквозь слезы. — Ты кого хочешь убьешь! Сестру, сына, внука… Ты хуже деда! Он — старик, он скоро умрет, а ты еще ребенок…
Страшное видение посетило Амфитриона. За плачущей сестрой он видел иную Анаксо — менаду со змеями, пляшущую в тени деревьев. Танцем любовался косматый дядька в венке из плюща. Дед убьет дуру, вне сомнений, убьет… Промолчать? Тогда и он станет предателем. Донести? Предатель, что ни сделай — предатель… Видение сменилось другим: толпа, изрыгая проклятия, метала камни в дедушку Персея. Каждый в толпе был Кефалом-пращником, не знающим промаха. Дедушка вертелся, отбивая камни, их становилось все больше, дедовы ладони кровоточили — скоро он устанет, он старик, упрямый старик, ему не справиться с градом проклятий… «Сдайся, — шептал кто-то на ухо Амфитриону, будто внук, а не дед, играл с камнями в опасную игру. — Вознеси мне хвалу! Я подарю тебе волшебный меч, дарую урожай твоим полям и виноградникам. Твои женщины будут плодовиты, а дети здоровы. И ты не попадешь под божественный тирс…»
Подняв голову, сестра смотрела на брата с вызовом. Амфитрион молчал. Ему было стыдно. Чудилось — он только что предал деда. И значит, камень пробил оборону Персея Горгоноубийцы.
